Сол Хадсон ненавидел ампутации. Да, провел он их великое множество, да, каждая из них была оправдана и необходима, да, он знал постулат о том, что во имя спасения жизни все средства хороши, и знал, что именно спасает жизнь, но все же...  Все же это было мерзейшее ощущение. Когда нечто, еще несколько минут назад бывшее чьей-то рукой или ногой со стуком падает в подставленный таз, и являет собой отныне не более чем кусок мертвого мяса с костями, словно по недоразумению имеющий вид человеческой конечности, а тело на столе, лишенное своей части, принимает, даже под простынями, какой-то несуразный вид - осознание что ты только что, своими руками, хладнокровно и со знанием дела искалечил живого человека - отзывалось в душе тупой тяжестью. И осознание того, что единственной альтернативой калечащей операции является смерть - не спасало. Совершенно иррациональное ощущение, приходящее вместе с этим тяжелым, мертвым стуком, было тем, отчего Хадсон, несмотря на отточенную технику, брался за такие дела крайне неохотно, и бывал рад, когда эта малоприятная обязанность выпадала не ему.
Сегодня не повезло. И в который уже раз, привычно обрабатывая кость и окутывая спил языкообразным мышечным лоскутом, он поневоле спрашивал себя, а согласился ли бы он сам на такое? И с той же иррациональностью, но совершенно неоспоримо, без тени сомнения осознавал, что сам бы отказался. А вот эта женщина, с ногой зажатой в смертельный капкан остеосаркомы - согласилась. Что было причиной? Страх перед смертью или же наоборот - некое высокое, недоступное ему мужество, позволяющее принять жребий калеки - Сол не знал.
Да и не хотел знать.
Наложив последний шов, он протянул сестре Джессике левую руку. Она, зная что следует делать - оттянула раструб его перчатки. Хирург полоснул по полупрозрачному латексу скальпелем, срезая узкую полосу, бросил нож в подставленный лоток, свернул отрезанный лоскут воронкой, втиснул его между двумя швами, напоследок оглядел завершенный результат, и со вздохом отступил от стола, стягивая маску.
- Доктор... - с укоризной протянула старшая сестра, но Сол лишь рассеянно пожал плечами. Да, формально этого делать в операционной не стоило, хотя бы до тех пор, пока не наложена повязка, но он решительно не мог больше ни секунды дышать в этом распроклятом наморднике.
- Спасибо всем. - привычная фраза прозвучала устало и невесело, и хирург, на ходу стаскивая перчатки,   направился к дверям. За его спиной Джесс уже начала бинтовать культю, а анестезиолог, записав последний замер, потянулся переключить подачу фторотана на кислород.
В послеоперационной, Сол кинул скомканные перчатки в корзину. Не попал. Пришлось подойти, поднять, и опустить их в нее уже по-человечески. Сэм, здоровенный чернокожий санитар, помог развязать завязки халата. У раковины, намыливая руки, Хадсон взглянул на себя в зеркало. Отражение было усталым, лоб над переносицей перерезала глубокая морщина. Хорошо бы кофе - рассеянно подумалось ему. Но вместо кофе пока что ему достался ватный шарик с нашатырным спиртом, и протирая им руки, он отправился к выходу из оперблока. Зашел в ординаторскую хирургов, расположенную тут же, у дверей в их святилище, перекинулся парой слов с коллегами, накидывая халат, и, выйдя вновь, направился по коридору.
Остановившись у двери с табличкой "Джеймс Уилсон, доктор медицины, глава отделения онкологии", он коротко стукнул в нее и повернул ручку. Уилсон был у себя. И, отвечая на его взгляд, хирург кивнул.
- Готово. Вычистил заодно и лимфоузлы в паху по обе стороны - на всякий случай. На вид они в полном порядке, но кто знает... Предварительную гистологию должны сообщить вот-вот, по телефону, а подробную - как всегда.

Отредактировано Saul Hudson (2017-05-19 15:18:40)