Вот уж действительно, ситуация. И кажется, скальп немного напрягся. Не хочется ему украшать чью-то гриву, на месте привычнее и роднее.  Арти слегка поворачивая голову, примечая возможные места стрелков. Смотря сколько их. Вон там, слева лощинка. Возможно, в зарослях слева, выше по склону. Даже,  скорее всего. Прямо, за россыпью камней – точно есть, тень  от большого камня изменилась.  Сзади, где проезжали – минимум двоих бы разместил, если засада. Белые обычно отступают, да и индейцы тоже.  Ну, что же, озадачим вас, парни. Плохо, что здесь местности не знаю толком, да ладно. Тропа уходит вправо.  Думаю, там тоже есть кто.  Не на тропе, но перекрывает её. Черт не видно, за косогором , что там дальше.
Серый немного нервничал и явно не испытывал желания приближаться к насыпи камней. Мэйнард немного начал отставать. Пусть. Так даже лучше.  Когда к камням оставалось около двух десятков ярдов, Арти перевел мустанга на шаг, и поднял правую руку в приветственном жесте:
- Буэнос диас, Амиго!
В ту же минуту, над камнем не спеша поднялся индеец, молодой воин лет восемнадцати, или около.  Похоже, особой агрессии он не проявлял, возможно, озадаченный странным поведением белых.
Майкл остановил коня в дюжине шагов от индейца и немного развернул  головой влево, в сторону стоящих на скале индейцев.
- Твое племя может гордиться таким молодым, но великим воином,- безупречный испанский сопровождался плавными жестами правой руки. Двумя жестикулировать было бы проще, но убирать спенсер Майкл не торопился. Не тот случай,-  Мой друг так ловко спрятался среди камней, что я его не заметил.
Юта молча, бесстрастно разглядывал обоих седоков, и не спешил поддержать разговор. Однако то, что его понимают, Арти заметил. Немного лести никогда не помешает с индейцами. Они народ гордый.
- Наша тропа привела наших пони сюда. Мы не знали, что такие славные воины тоже выберут эту тропу. Мы не желаем, чтобы между нами была вражда. У нас своя дорога,  у воинов – своя. Белые люди не воюют сейчас с воинами юта, они знают, что юта – великие воины. Они уважают смелых и доблестных юта. Пусть духи их предков помогают вам, пусть Великий дух сделает вашу тропу легкой, пони быстрыми, врагов слабыми.
Индеец, слушавший Арти, блеснул глазами и произнес   короткую фразу,  на своем языке, сопровождая жестами.
- Сказал, что у меня два языка, - кинул Майкл через плечо Мэйнару,-  много болтаю.  Езжай потихоньку вперед.  Но не стреляй сдуру не в кого.  И не оборачивайся. Нельзя им показывать, что мы их боимся или не доверяем.  Кажись они нас, пока, пропускают.
- Мой друг – мудрый воин, будет великим вождем. Его отец может гордиться своим сыном,- перешел на испанский Арти, обращаясь к индейцу,-  мы не дикие звери, чтобы встретившись на одной тропе, бросаться друг на друга.  Удачной вам дороги.
Повернув серого, сопровождаемый  взглядами стоящих не скале вверху всадников и воина, с которым вел беседу, неторопливо поехал вслед за миссурийцем.  Хвала всем Богам, что этот  оборванец не прилепил себе на сапог свежий скальп, и вел себя совсем тихо.  Доверять индейцам нельзя, но не доверять – еще хуже.  Это же как красная тряпка, перед носом у пятилетки – бычка.
- Пока нас отпускают, - тихо сказал Арти, сравнявшись с Мэйнардом,- но могут и передумать. Обратно будем ехать другой дорогой. Как сказано однажды: «Не вводи во искушение…».

Семнадцать дней дороги.
Семнадцать дней.
Много это или мало, каждому лучше рассудить самостоятельно. Для кого-то и пара часов пешего пути - занятие утомляющее, в то время, как другие способны преодолевать на своих двоих многие километры.
Генри, честно скажем, относился ко вторым, и умел получать определенное удовольствие от процесса. Ведь в нем, в этом процессе, ты был, по большому счету, сам себе хозяин - скорость выбираешь только ты, маршрут тоже. Идешь, наслаждаешься видами, думаешь о своем, отдыхаешь.
Найт любил пешие прогулки. В прежние времена, они и впрямь доставляли немало положительных эмоций и мальчишка готов был тратить на них все свободные минуты.
Теперь же, когда мир погряз в порядках Локи, а их с коллегами немытые, - в прямом и переносном смысле, - рожи искали так, как когда-то разыскивали Бен Ладена и Хадарковского, пешие прогулки превратились в ночные перебежки, а удовольствие от ходьбы сменилось тлеющим под ложечкой едким страхом.
Умереть было не страшно, - во всяком случае, Найт убеждал себя в этом, - страшно было умереть бесполезно.
Пришел он к этому заключению после их со Старком первой встречи в Новом Мире. Тогда неосмотрительность Генри едва не стоила ему возможности совершить что-то дельное перед отходом на покой. Старк, конечно, намекал на такой расклад, но как-то слишком уж двусмысленно.
Позже, оклемавшись, и подлечившись, Генри безусловно понял, что именно имел в виду Железный Человек, пытаясь донести до него мысль о "своевременности" и "рациональности" определенных действий... Но понял оное, разумеется, с погрешностью на собственное мнение.
А потому не согласился. По крайней мере - не во всем.
Отчасти он понимал бездействие своих старших товарищей, - принимая во внимание комментарии Старка об экономике, науке, и социальной значимости активных анти-Лафейсовых действий, - но в целом продолжал полагать и настаивать на необходимости оных, так как в отличие от Тони, он, Генри Найт, пытался жить в образовавшемся мире, а не сбежал от него позорно, избирая путь затворника.
Сдаться он может в любой момент - так он считал.
Поэтому, вскоре после собственного выздоровления, - которое, впрочем, полным можно было назвать с натяжкой, - Найт вновь очутился на пороге дома Старка.
Потом пришел туда снова. Затем еще раз, еще и еще.
Чего Генри добивался своими визитами - известно было лишь его немногословному сознанию, которое со своим хозяином делилось лишь чувством удовлетворенности или неудовлетворенности. Негусто, верно. Зато он, хотя бы, научился чувствовать и слушать себя.
Прогресс на лицо. И это к лучшему.
Шли месяцы, но Тони продолжал выступать против открытых появлений и зачисток, предпочитая наращивать информационную осведомленность, да подсоблять, время от времени, сопротивленцам той или иной технической примочкой.
Толк от оных был, - надо быть совсем неблагодарным, дабы оспаривать это, но все же, будучи до конца честным, следовало добавить, - это было не то, что требовалось. Даже не в пол силы.
Как и в прежние времена, разработки Старка требовали колоссальных ресурсов, а таковые, в современном Мидгарде, были доступны лишь Избранным, в число которых отшельники и сопротивленцы, разумеется, не входили.
Процесс стопорился, а вместе с ним и прогресс.
Все понимали, что со существующим раскладом надо что-то делать, но ни Наташа, ни, тем более, Тони не стремились менять своих тактических позиций и продолжали отсиживаться в укромных уголках, в ожидании, по всей видимости, манны небесной.

Что же до Генри? Ну, он возомнил себя Робином Гудом... В некоторой мере.
Говоря точнее, ближе к Августу 17-го года, ждать он откровенно заебался. Хотелось бы избрать слово менее вульгарное, но увы, именно оно подходит для описания того состояния, в котором находился Генри, наиболее емко.

Когда по результатам определенных, диктуемых отупевшему обществу стандартов, младшего брата его единственного, за все время, друга отправили в расход, лишь потому, что тот подцепил заболевание, кое было излечимо даже в довоенное время, терпению Найта пришел окончательный и безоговорочный конец.

И он стал искать...

Заручиться поддержкой Джейкоба оказалось несложно - потеряв члена семьи, он рвался отомстить еще сильнее, чем Найт желал вывести в свет Сопротивление.
С Паркером оказалось сложнее. Чертов Паук был человеком, наредкость правильным. Даже зубосводительно правильным - если выражаться понятнее. А потому предложение действовать в одиночку, пришлось ему не по-вкусу, да и слабая тактика Питеру, прямо скажем, доверия не внушала.
И все же, Паркер согласился. Мотивации своей он Найту не раскрыл, но за конфиденциальность в адрес Тони был благодарен.
Малыми силами, к сентябрю они набросали примерный план действий на ближайшие месяцы, в котором, кроме активных диверсионных актов, жирным пунктом стоял упор на мобилизации тех бывших Мстителей, к которым за помощью прежде они не обращались.
Где-то, среди этого скудного пофамильного перечня, затесался и господин Роджерс.
Привлечь его было идеей Паркера, и, говоря честно, идея эта Найту не нравилась.
Не сложилось у них с Роджерсом. Слишком правильным он был в прошлом. Еще хуже Питера.
Но каковы бы ни были чувства Генри, он был вынужден признать, что Стивен им нужен. Если не как агитатор и моральный наставник, то как минимум, в качестве бронепоезда, или, если угодно, грубой силы.

Было около четырех утра, когда он, мокрый от проливного дождя, миновал старый опустевший мотель.
Тот невесело приветствовал его скрипом оборвавшийся и прогнившей обшивки, на что Найт ответил тяжелым, мрачным взглядом.
Недостаточно быть мутантом, чтобы не устать после семнадцати дней блуждания по горам, полям и лесу, не имея возможности нормально спать, и практически без маковой росинки во рту. Ему пришлось бросить мотоцикл не доезжая Бристоля, и все остальное время двигаться исключительно пешком и исключительно ночью.
За Мэном следили чуть меньше, чем за тем же Массачусетсом, но все-таки следили, что не исключало возможной встречи с Гвардейцами.
Встречи, к которой Найт не стремился.

Он оглянулся еще раз, на посеревшие стекла в одном из номеров, и, поведя головой на сто восемьдесят градусов, приметил маяк.
Что-то неприятно зашевелилось в его животе в то мгновение. Он не видел Стивена с того момента, когда они с Нат готовились к операции по угону одного из хеликерриеров.
Их не было практически месяц, в истечении которого, Романова вернулась в одна, изрядно потрепанная.
Деталями провала она с Найтом так и не поделилась - мальчишка, со временем, обо всем вынюхал сам.
Равно, как и судьбе Роджерса.

Через пятнадцать минут, покончив с тяжелыми мыслями, он неспешно шагал вброд, и не сводил взгляда с облезающих стен маяка. Все здесь веяло чем-то, напоминающим рассказы Диккенса - серым и отверженным, и радужных красок мыслям не добавляло.
Он думал о том, что следует сказать Капитану, всю свою дорогу до этого места, и, признаться честно, за все это время не смог подобрать хоть сколько-нибудь вразумительной речи.
Что же, в любом случае, поворачивать обратно было уже слишком поздно.